На протяжении почти уже четверти века российская пресса полна «плохими новостями». Это специфический жанр, сформировавшийся ещё в годы перестройки и претерпевший своеобразную эволюцию. Изо дня в день мы узнаем про то, как пытают в полиции, как берут взятки, воруют, грабят, пилят, как люди продают своих близких и предают друзей — всё кругом падает, рушится, разваливается. В перестроечное время возмущенные защитники традиционных советских ценностей обозвали этот жанр «чернухой», однако мало кто заметил, что на протяжении последующих лет он эволюционировал, трансформировался и превратился в своеобразную индустрию, живущую по собственным законам.

Свобода слова и свобода печати нужны не в последнюю очередь для того, чтобы разоблачать общественное зло, бичевать язвы общества, критиковать существующий порядок и привлекать внимание людей к тому, что можно и нужно исправить. В этом смысле получение негативной информации — наше законное право, точно так же как освещение подобных фактов обязанность честной и ответственной журналистики. Но именно тут и начинаются проблемы. Рассказы об ужасах нашей жизни сами по себе имеют мало общего с критикой общественных пороков.

В старой российской журналистике эта связь была в высшей степени очевидна. Бичевание общественных пороков было неразрывно связано с общими представлениями о ценностях Просвещения, а потому любое критическое выступление содержало в себе позитивную программу, даже если она не была непосредственно в тексте сформулирована. Для читателя было очевидно, что причиной повсеместно наблюдаемого зла является «дикость нравов», которая излечивается распространением знаний, уважением к личности и политическими реформами, либо, как доказывали более радикальные авторы, демократической революцией.

В годы перестройки журналистика, вырвавшись из цензурных сетей, торопилась сообщить нам о том, о чем раньше говорить было нельзя. Теперь разоблачительный пафос дополнился своеобразной, запоздалой реализацией нашего права на получение информации в полном объеме, что автоматически предполагало и получение информации негативной. Мы должны знать то, что от нас раньше скрывали! Тут был безусловный пафос, но несколько иного рода. И возникла проблема: освещение фактов уже не предполагало определенной авторской позиции, отстаивания определенных ценностей. Вернее, ценности эти вроде бы имелись, но как-то уходили на второй план, выветривались.

С окончанием перестройки поток мрачных историй не иссякал. По мере того, как пресса коммерциализировалась, менялось и отношение к информации.

Очень скоро выяснилось, что ужасы хорошо продаются. Особенно, если их правильно подать. Разоблачение зла сменилось любованием им.

Осуждение всевозможных безобразий, заполняющих страницы прессы, интернет и экраны телевизоров, становится формальным, мелким и невнятным. А главное, зло перестает рассматриваться как общественное, как нечто подлежащее искоренению или исправлению посредством социального действия, сознательных гражданских усилий, экономических преобразований, политических реформ или хотя бы административной работы. Связь между проявлениями повседневной дикости, вернее, в нашем случае уже одичания, и кризисом просвещения, никак не улавливается. Мысль о том, что главную ответственность за побои в полиции или взятки в госконторах в конечном счете несет даже не соответствующее ведомство, а Министерство образования и науки со своими разрушительными реформами, вообще мало кому приходит в голову.

Коммерциализация зла в рамках «индустрии плохих новостей» в принципе снимает вопрос о способах его искоренения. Итогом воздействия такой информационной среды является приобщение ко злу вместо преодоления. А главное, повсеместное присутствие в информационном пространстве вокруг нас ужасов, безобразий и пороков, приводит к своеобразному эффекту привыкания, когда мысль о борьбе со всем этим просто не приходит в голову.

Хуже того, возникает уверенность, что «все так делают». Зло становится нормой, а ответственное выполнение своих обязанностей, добросовестная работа, честное служение своему делу и гуманное отношение к окружающим воспринимается как аномалия, либо как лицемерие, скрывающее некий тайный замысел, возможно, гораздо более опасный для окружающих, чем поведение тех, кто «просто» воруют, пытают, обманывают. Это не значит, будто люди перестали вести себя благородно, но на уровне общественной жизни в благородство не верят. Человек может сам совершать достойные и красивые поступки, но всё меньше готов признавать такую возможность за другими. Если кто-то выходит на митинги, значит обязательно кто-то другой это «проплатил» (соответственно, оппозиция и власть упорно ищут источники финансирования своих оппонентов, вместо того, чтобы понять их социальные, культурные или нравственные мотивы). Если кто-то не берет взяток, то, значит, либо это хорошо скрывает, либо рвется наверх к большей власти. Те, кто просто честно работают, сохраняют верность профессиональной этике или просто соблюдают обычную, бытовую мораль, никому не интересны, даже если на самом деле таких людей — большинство.

Рассказы о пороке в таком контексте ничуть не предполагают рецептов общественного преобразования. В этом смысле разрыв с традициями русского Просвещения очевиден. В лучшем случае речь идет о том, чтобы прогнать со своих постов конкретных носителей зла (вполне в сталинском духе: «пять минут на сборы») и, возможно, в индивидуальном порядке наказать их. Но ещё чаще мы видим просто констатацию, не допускающую даже мысли о возможности общественного решения проблемы. Возникает чувство беспомощности, бессилия. В такой ситуации рассказы о всевозможных ужасах и безобразиях не мобилизуют людей на борьбу за исправление нравов, а напротив, деморализуют и демобилизуют.

Вывод напрашивается простой: индустрии зла должен противостоять пафос гражданской ответственности. Те самые республиканские добродетели, которые были хорошо известны ещё в Древнем Риме. Там, где к этим ценностям начинают относиться иронически, перестают в них верить или просто забывают о них, общество гибнет.

Остается только надеяться, что в нашем случае тока невозврата ещё не пройдена.

Борис Кагарлицкий, Эхо Москвы
Оригинал публикации

Связанные темы и персоны

Уфа, РБ, Башкирия, Башкортостан, Владимир Путин, Единая Россия, Народный Фронт