Гимн на 300-летие Уфы, написанный городским головой Д. С. ВОЛКОВЫМ в 1886 году:
На подножье Урала, далеко от родины милой,
В самом сердце степей и лесов безграничных,
Три века назад, по наказу Царя
Заброшена горсть богатырского племени.
Царем было крепко наказано день и ночь сторожить Русь от Азии.
Срубили Дубовый острожок стрельцы на диком утесе, где быстрые реки,
сбежавши к долинам сплелися узлом,
Где средь липовых рощ и душистых лугов на Волошке-Белой пустынных волнах,
Лишь крик лебедей раздавался, пугливо бобры и куницы смотрели из нор,
Да порою каленые стрелы свистали,
И от Волги к Уралу и Каме саранчей проносились кочевников тучи,
Обиду и смерть разнося по юртам бедных туземцев башкир.
Добрая память воеводе Нагому, Грозного сыну, Уфы основателю.
Могучее семя орлиным гнездом отразилось,
Крепко засели орлята в замке нагорном...
Их мало, помощь своих далеко...
Но была велика их отвага и стойкость.
Тучи врагов напирали два века на острог деревянный.
Немолчно сеча кипела кругом,
Кровью земли пропиталась, и билась Уфа, как один человек
Дворяне, посадские люди, стрельцы удалые, смертью храбрых один
за другим погибали. Мир героям, за родину павшим. Да будет бессмертно их имя. Но стоял, как из скалы слит, город вдов, Как гранитный утес средь бушующих волн океана. Он за павших отцов мстить детей посылал и над краем Царю и Отечеству верный,
Высоко Государево знамя держал. Замерло оно в крепких руках, И в бою он ни разу не дрогнул, ни разу врага не впустил. Об утлыя девственной крепости стены разбились ногайцев, калмыков свирепых орды, полки Пугачева-злодея.
Богатый полон к Царю на Москву Уфа отсылала, Сибирских, Калмыцких князей. На Уфу пришел и владыка Киргизских степей, Отдаваясь с народом на царскую милость. Червонными деньгами, царским спасибо, героев - уфимцев цари награждали,
Городом верным Уфу называли, и в книгу златую на память векам
Подвиги их записать указали.
Слава уфимцам - слугам Государевым,
Слава дворянам, посадским стрельцам.
Отдохнула страна, улеглось вековое волненье,
Забросил колчан со стрелами башкир,
Пахарем мирным ковыльную степь раздирает.
Русь по рекам из Уфы далеко разлилася.
Юг Урала, Сибири,
Кипчакскую степь охватила.
Стих доблестный город, врагов разгромив,
Притомился в боях; и на смену его далеко впереди, на сердитом Урале
Оренбург, новый сторож поставлен.
Третий век над Уфой в тишине пролетел,
Съело время дубовые стены, засыпало рвы;
Жизнь к другому отхлынула центру, и, казалось,
исполнился старого города жребий, И к нему тихо смерть подступила...
Но иначе решила судьба, в очарованном сне, отделенный громадным пространством, В стороне от живого теченья. Лишь дремал край Уфы золотой. Горы меди, железа, камней самоцветных,
драгоценной земли необъятные степи Ждали только призыва могучего к жизни. Этот зов раздался с высоты Государева трона. Просыпайтесь, дворяне, боярские дети. Вставайте, посадские люди, стрельцы удалые, Оглянитесь на горы и степи родные...
Вы не чаяли, что с ними сделает Государево слово великое. Вот тот момент, как Уфа третий век дожила, Друг народа, Отец богатырь святорусский зорким оком орла на восток посмотрел, На богатства великие чудного края, вспомнил старой Уфы богатырскую службу И ударил жезлом по земле заколдованной,
Повелел он железную нить протянуть через реки стремнины и горы От далекой Уфы к сердцу жизни народной.
Под Уралом державным рассеялись чары, Дрогнули скалы седые, жизнь закипела В горах и безмолвных доселе степях, Для Уфы новой эры заря занялась: Она будет теперь перепутьем великим Между Русью, Уралом, Сибирью в узде Железных и водных востока путей, Мирным посредником, притом обширным, Станет кругом ея, житницей Царства обильной Пустыня великая, кровью политая. Слава Уфы благодетелю мудрому, Честь Александру Царю, Святорусскому витязю.
Уфа, 1886 г.
***
Сад на Случевской горе
Любимым местом моего отдыха в детстве, вобравшим самые ранние, неосознанные впечатления, был сад Салавата Юлаева, тот самый, который сейчас почему-то называется именем Крупской. Прежнее название кажется мне более оправданным, может, потому, что оно было для меня первым, может, потому, что к нему, по самому краю горы, петляя и извиваясь между лепившимися друг к другу кособокими домишками, сверху сбегала узенькая кривая улочка Салавата. В тридцати метрах от входа в сад, в одноэтажном дощатом бараке, жила бабушка Оля с дядей Стасей и мы всей семьей ходили к ним на праздники. Обычно это случалось два раза в год - на Пасху и на Рождество. Собиралась шумная компания родственников, пили, ели, веселились и плясали под хриплый патефон. Комната была крохотная, народу набивалось много и детей отпускали погулять, чтобы не мешали взрослым. И мы убегали в сад.
Сад был замечательным - расположенный на высоком, круто спускающемся вниз, берегу реки Белой, он являл собою органичное соединение изящной парковой культуры и редкого по красоте пейзажа. Первые его организаторы сумели почувствовать и сохранить обаяние местности, засадив холмистое пространство вперемежку дубом, сосной, березой, кустами белой и розовой сирени, и проложив между ними аккуратные, посыпанные гравием, дорожки, которые, кружа в тени сросшихся деревьев, неизменно приводили к прохладной воде. Деревянные беседки, искусно спрятанные в разных уголках сада, словно сторожевые дозорные башни, прекрасно оттеняли живописную панораму - с них открывался захватывающий вид на бескрайние забельские дали. Но главным приобретением парка, его визитной карточкой, был так называемый "висячий" мостик, подвешенный на стальных канатах и соединивший между собою два неприступных скалистых холма. Нет большего счастья для мальчишки, чем стоять на нем, прыгая и раскачиваясь, с волнующим трепетом в груди ощущая под собой пугающую пропасть.
Вдоволь наигравшись в догонялки и прятки, мы веселой гурьбой сбегали к реке смотреть, как тупоносые катера упрямо тащат против течения тяжело нагруженные песком баржи, отчаянно сопя и разрывая воздух пронзительными резкими гудками. Долго потом расходились по воде громадные волны, пенясь и чавкая, захлестывая одинокие рыбацкие лодки, и, теряя прежнюю мощь, в конце концов припадали из последних сил к неровному, в гальках, берегу. В эти минуты мы особенно любили бросать в воду плоские камешки, соревнуясь, у кого сколько получится всплесков и чей камешек продержится дольше. А на небе ни облачка, погода - благодать и ощущение безграничной свободы и счастья переполняло нас. Вот так же, еще до войны, бегал по этим косогорам и мой отец, беспокойный выдумщик и озорник, страстно влюбленный в уфимскую природу, только тогда сад назывался Случевским, и напротив него, возле Оренбургской переправы, еще гордо стояла каменная Троицкая церковь и густой, благодушный гул колоколов слышен был по всей старой Уфе.
Время беспристрастно кладет свою печать - нет уже Троицкой церкви, и на месте переправы вырос красивый автодорожный мост, стальное полукружье которого, взлетая и растворяясь в прозрачно-голубом небе, давно стало приметой новой, растущей столицы. Сад же понемногу приходит в запустение - ветшают и разрушаются беседки, не в силах противостоять натиску цивилизации, засоряется и редеет некогда пышный зеленый массив, нуждающийся ныне в серьезном уходе, но висячий мостик все так же привлекает повышенное внимание детворы и альпинистов, избравших обрывистые склоны для своих тренировок. Белая оделась в новую набережную и извилистая шоссейная лента бесцеремонно вторглась, замелькала у подножия присмиревшего холма, отрезав сад от реки и лишив его естественного выхода к воде. Случевская гора потеряла былую привлекательность, куда-то ушло, пропало ее прежнее обаяние и только отлитые из добротного каслинского чугуна, торжественные ворота на роликах напоминают о красоте и величии одного из первых и любимейших горожанами мест отдыха.
Сергей Круль, Проза.Ру
***
Воскресенская улица
Летописи гласят - в Уфе в прошлом веке насчитывалось свыше двадцати церквей, действовали три мечети, была своя синагога и один католический приход. При приближении к городу со стороны Оренбургского тракта задолго до плашкоутного моста был особенно заметен Воскресенский кафедральный собор, золоченые купола которого переливались и звеняще играли в лучах ослепительного солнца. Снизу, от Нижне-торговой площади, шумно расположившейся у речной переправы, оставляя справа Троицкую церковь и теряясь в благоухающей зелени, к нему вела тихая и спокойная улочка, которая так и называлась - Воскресенская. После обедни, по праздничным дням, здесь собирался и степенно отдыхал в тени деревьев простой люд, ремесленники, купечество и фабричные служащие. Неподалеку от церкви, в шестистах метрах от нее, разместилась соборная мечеть и доносившийся сюда перезвон колоколов не мешал муэдзину отправлять свой религиозный долг. Это соседство отражало вековое единство двух народов - пришлого и коренного, и говорило внимательной душе больше, чем не так давно выстроенный по официальному заказу монумент дружбы. В Уфе, как во всяком другом провинциальном городе тогдашней России, было намешано достаточно всякого народу и они умели жить сообща.
Словно гнилой смерч, пронеслась по стране большевистская революция, основательно задев и наш город. В тридцатые годы собор снесли. Кому это было нужно, сейчас трудно сказать, но Уфа осиротела, лишившись своего самого большого культового сооружения. Говорят, во время богослужения он вмещал более двух тысяч верующих и в нем пел Федор Шаляпин. Что из того! - прошлого не вернуть, как не войти дважды в одну и ту же реку, и Воскресенская улица больше не ведет к храму.
Всякий раз, когда мы шли к бабе Оле, а путь лежал через бульвар Габдуллы Тукая (нынешнее название Воскресенской улицы), я бросался искать "солдатиков" - уличных тараканов, прозванных, повидимому, так за ярко-красную окраску, напоминающую чем-то униформу стрельцов петровского времени. Солдатики селились в расщелинах фундамента частных домов и, забыв про осторожность, торопливо бегали взад-вперед по тротуару, совершая одним им понятную каждодневную работу. За этим занятием я и заставал их, садясь на корточки и таская солдатиков в кулак с тем, чтобы враз высыпав на землю, скомандовать - Шагом марш! Но непослушные солдатики, не дожидаясь команды, бежали врассыпную, кто куда, скрываясь от докучливого хозяина. Устав от бесплодных тренировок и понаблюдав напоследок за солдатиками, я вставал и весело напевая, вприпрыжку догонял далеко ушедших вперед родителей и брата.
Такой осталась в моей детской памяти эта улица, которая начинается теперь с улицы Благоева, прежде носившей имя Случевского переулка, и, поднимаясь, обрывается за Губернаторским домом, где с послевоенных времен разместилась городская поликлиника.
Сергей Круль, Проза.Ру
***
Рожденная на холмах
Каждый отмеченный на географической карте город имеет объясняющую его возникновение историю. Вавилон, Иерусалим, Рим, Париж, Лондон, Москва. Если последовательность эту развить, продлить до бесконечности, где-то ближе к концу списка появится и Уфа. Тихое, шуршащее имя, тревожащее сердца многим жителям города. Взобрался будто бы старичок на один из холмов и, присев, выдохнул - уф-алла! Или просто – уф-а! Вот и объяснение. И десятки других, научных версий теряют свою силу перед этим простым жизненным толкованием. Действительно, въезжая в Уфу по Бельскому мосту, видишь пленительное семейство разрозненных холмов, задумчиво всматривающихся в бегущие воды. Отсюда, с этих холмов и пошла история города, здесь была поставлена Троицкая церковь, шумела базарная площадь, лавки которой всегда были полны привозным товаром. Город рос, разрастался и понемногу взбирался на гору, осваивая новое пространство и приобретая свой характерный облик.
Ничем не выделяясь среди прочих провинциальных городов своего времени, Уфа, тем не менее, как рядовой, подчиненный инструмент в хоре городов России, имела свое звучание, свою неповторимую окраску. Приглушенность архитектурных линий, стилевое изящество и усадебность построек, деревянные дома с резными наличниками сообщали городу покой и умиротворенность. Добавим сюда музыкальность ссыльных поляков, опальных петербуржцев и портрет города девятнадцатого века будет завершен. Как тонко и точно поймал эту мелодию Аполлоний Зирах, запечатлевший на своих фотографических снимках симфонию улиц и домов, парков и площадей и сумевший почувствовать и передать душу города!
Двадцатый век вторгся в быт города бесцеремонно и глухо, нарушив его тихую, патриархальную жизнь. Если после войны, в пятидесятые годы Уфа, пусть без церквей, без мечетей, вся насквозь пропитанная революционным духом, еще сохраняла остатки былого обаяния, то к концу века это был совсем другой город. Разъезжая по командировочным делам, я частенько бывал в Туле, Вологде, Казани, Екатеринбурге, Нижнем Новгороде и, останавливаясь на ночлег, ходил любоваться на исторические места. Должен признаться, что нигде так равнодушно, по-слепому не обращаются со стариной, как в нашем городе, отдавая под снос целые кварталы и стирая последние черты, напоминающие о солидном возрасте города. Помнится, еще в 70-ых годах, Владимир Солоухин в своей нашумевшей книге “Письма из Русского музея” с болью и горечью писал о Москве, перечисляя в ней места срубленных церквей и разрушенных домов. Конечно, Уфа не Москва и мест архитектурно значимых в ней очень немного, достаточно пальцев обеих рук, но попробую и я, вслед за Солоухиным, обозначить болевые точки моего города (нисколько при этом не претендуя на окончательность суждений).
1.Ушаковский парк. Основанный губернатором Сергеем Петровичем Ушаковым в 60-ых годах XIX века как парк у Воскресенского собора и расположенный по обеим сторонам соборной площади, он долгое время оставался первым и единственным публичным городским парком. После смерти губернатора парк окрестили в народе ушаковским. Старожилы помнят этот парк как парк Матросова, любимое место отдыха горожан, в котором был и кинотеатр, и кафе, и маленькие, уютные фонтанчики, и, конечно же, памятник Александру Матросову с неизменным автоматом в руках.
Теперь это место называется парком имени Ленина, а по-существу, это сквер, слегка облагороженный пустырь, где редко встретишь смеющуюся детвору или прячущихся влюбленных. Памятник, снесенный по произволу властей и вскоре вернувшийся на свое место (после того, как общественное мнение, сплотившись, выступило против), не привлекает, как прежде, восхищенных взоров, ибо стоит уже не в центре и смотрит совсем в другую сторону. Ощутимая утрата.
2. Видинеевский сад. Судьба этого сада более счастлива, но и здесь, в 90-ых годах XX столетия, был совершен варварский акт, не получивший должной оценки ни властей, ни общественности. Некая фирма, коих много возникло в разгар перестройки, разобрала здание летнего театра по бревнышку и вывезла в неизвестном направлении, уверяя при этом, что по первому зову вернет здание на место. Анекдот, да и только. Ибо никакого возврата и не предусматривалось. Сооруженный в 1894 году, Видинеевский театр сразу стал центром культурной жизни губернского города, на его сцене выступали столичные гастролеры, ставились драматические и оперные спектакли, в том числе и “Чайка” А.П.Чехова. И в советское время театр продолжал жить полноценной жизнью, тремя годами всего не дожив до своего столетнего юбилея. Кому он мешал, зачем его снесли? – до сих пор остается загадкой. Невосполнимая утрата.
3. Дом М.В.Нестерова. Вне всяких сомнений, Сергей Аксаков и Михаил Нестеров остаются наиболее известными уфимцами, прославившими свой родной город (в последнее время к ним заслуженно присоединяют и танцовщика с мировым именем Рудольфа Нуриева). Но если в отношении Сергея Аксакова дела обстоят более или менее благополучно, то Михаила Нестерова судьба особенно не балует. До сих пор экспозиция художественного музея, подаренная городу его основателем, Михаилом Васильевичем Нестеровым, ютится в нескольких залах особняка Лаптева. За восемьдесят с лишним лет построено только дополнительное хранилище, где размещены многочисленные полотна современных башкирских художников. Однако недоразумение, исторический курьез состоит в том, что на здании гостиницы “Агидель”, построенной в послевоенные годы, до сих пор висит мемориальная табличка, скромно напоминающая о том, что на этом месте когда-то стоял дом, в котором родился и жил выдающийся уфимский художник Михаил Васильевич Нестеров. Когда я прохожу мимо и в очередной раз вижу эту надпись, меня прямо-таки подмывает крикнуть – а что, так было трудно сохранить этот самый дом, где жил художник? Если не смогли сохранить, так можно же восстановить! Сумели же восстановить так называемые ‘ленинские горки’, вложив в строительство домов немалые средства (правда, не так давно опять все разрушили, расчистив место для строительства новых элитных домов). А ведь именно Нестерову город долгое время был обязан своей единственной картинной галереей. Неужели мы не способны помнить добро? А за художника обидно, поэтому табличку лучше бы снять, ибо она – наш позор.
4. Бекетовская улица. Одна из красивейших улиц старого города, когда-то вся усеянная небольшими деревянными особнячками, один другого краше – ставни с резными наличниками, подъезды с ажурными навесами. Теперь этого ничего нет - улицу практически уничтожили. А ведь когда-то хотели превратить Социалистическую (позднее название Бекетовской) в пешеходную улицу, уфимский Арбат. Теперь и превращать-то нечего, это совершенно новая улица, с элитными небоскребами и фешенебельными супермаркетами, которые попросту задыхаются на крошечном пространстве.
Почему я так подробно на этом останавливаюсь? Дело в том, что я вырос на этой улице и помню ее такой, какой она была тридцать лет назад. Понимаю заботы архитекторов - проще снести старые, отжившие дома и сдать землю под строительство небоскребов, чем продумать новую концепцию застройки старой улицы. То есть, сохранив внешний вид Бекетовской, заново отстроить дома изнутри. Конечно, этот путь и дороже, и хлопотнее, но ведь дело-то идет о достоинстве нашего города и неужели кто-то всерьез заинтересован в его полном омоложении?
Чем больше говорим мы о возрасте Уфы, тем меньше остается ‘морщин’ на его теле и все разговоры об уфимской старине – одно фарисейство, и только. И некого в этом винить, кроме нас самих.
5. Кинотеатр повторного фильма. Самое свежее преступление, свершившееся в городе против его горожан – разрушение Дома крестьянина, больше известного уфимцам как кинотеатр повторного фильма. Восемь лет стояло здание, насквозь продуваемое ветрами и снегом, стояло в ожидании возможной реконструкции. Но дождалось своего сноса. Потеря острой болью отозвалась в сердцах нескольких поколений, для которых Дом крестьянина – не просто кино на Карла Маркса, а целая эпоха в городском кинематографе, когда все мы, на протяжении сорока лет, бегали мальчишками на его копеечные сеансы. Именно благодаря этому кинотеатру уфимцам стали доступны многие шедевры мирового кино. Ныне здание разрушено, на его месте высится груда щебня и разбитых кирпичей, заботливо огороженная "культурным" забором (сейчас здесь стоит новое, вполне респектабельное здание).
Так мы разбираемся со своим прошлым. Помните, как сказал однажды мудрый Расул Гамзатов – "Кто выстрелит в прошлое из пистолета, в того будущее выстрелит из пушки".
А в остальном все хорошо. Уфа по-прежнему стоит на своем месте и в ней есть на что посмотреть. Можно пройтись по городу, по его красивым улицам и площадям, вдохнуть аромат пестрых современных домов и тогда, наверное, вы сами разберетесь, что к чему. Нам же, его жителям, никогда не избавиться от той грусти, которая невольно охватывает душу при взгляде на те места, где когда-то была старая, добрая Уфа.
Несколько лет назад я написал песню, в которой были такие слова -
И хочется мечтать, что годы пролетят,
Но не уйдут бесследно ветхие кварталы.
Средь множества домов потомки сохранят
Негромкий лик Уфы первоначальной.
Как жаль, что этим словам, похоже, не дано сбыться.
Сергей Круль, Проза.Ру
Уникальная карта Уфы 1911 г. Уфа без коммунистов и националистов:
(Нажмите на изображение, чтобы его увеличить)
Подготовил Дмитрий Антонов
Рожденная на холмах
Раздел: История | Просмотры: 17540 | Комментарии: 14