Обрадую: это скрипят ледяные сиденья в пазике, да и то не под твоим телом, ведь ты стоишь, вжатый в тела других таких же неудачников.
Борон-борон заманда…
Утром ты катишь за пазухой у пазика в туманные ебеня, вечером — от окраины к центру, мимо заводов, заборов, завалинок, заводей. Заповедников нет.
Как заведено, так шарманка и тянет. Сегодня, например: «Атас! Веселей, рабочий класс».
Пазик едет дальше. Кто-то думает думу: «А что, если улицы — это шрамы города, а мы — перекись, йод. Нет, фигня».
«Если успею бесплатно выскочить, на полторушку хватит», — размышляет каждый третий.
Пазик едет дальше, пересекая условные улицы 30 и 50 лет Октября, и этот промежуток должен быть отмечен на карте не иначе как:
На 20 лет старше. Труба.
До тех пор, пока пассажирам не будут даны имена и не будут обозначены маршруты, улицы, магазины, памятники, этот город останется безымянным, таким же, как сотни других в России. Он останется бледным городом, как писал средней руки и ручки писатель Игорь Савельев.
Тот, кто сумел выскочить бесплатно на «Башмаше», сразу же ринулся в «Полушку», чтобы купить полторушку «Шихана».
– Привет, Танзиля, — бодро крикнул он на входе в супермаркет кассирше.
– А, Радик! Халяр нисек? — подмигнула ему женщина в красной кепочке.
Тот, кто размышлял о йоде и перекиси, вышел чуть раньше, на «Русджаме», и отправился на одноименный завод мимо скульптуры из трех бутылок, сложенных в виде вигвама.
Ты по ошибке вышел вместе с Радиком, прежде по ошибке сев в этот автобус, а еще незадолго до этого — приехав в Уфу.
Уфа.
Вернее будет сказать, северная ее часть — микрорайон Шакша. Шшш-што-то не слишком оптимистичное, сто оттенков серого, девятиэтажный ад. Анаграмма, палиндром, в котором звучит что-то невеселое: «шалаш», «алкаш» и «какашки». Как ни верти — не отвертишься, как ни вертись — не выветрится. Даже Владимир Иванович Даль не мог скрыть брезгливости, выводя у себя в словаре: «Шакша — жижа из песьего кала».
Остается откашляться, отряхнуться, откланяться, оседлать «газель» и уехать в центр.
Путь неблизкий, и, прежде чем ты очутишься на светлой стороне Уфы, придется пересечь Черниковку. Поддавшись очарованию двухэтажек за окном или вспомнив, что где-то здесь родной дом певицы Земфиры, ты, наверняка, выскочишь из автобуса и побредешь по наитию вправо от кинотеатра «Победа», пройдешься по улицам Маяковского, Герцена, Репина, Архитектурной, запутаешься, заплутаешь, в восхищении болтая уставшей головой. Кругом желтым-желто (ведь твой тур запланирован на осень, не так ли?) и двухэтажно. Позже люди назовут тебя отважным путешественником, а еще будут твердить, что ты болван и баловень судьбы.
– Это же Черняга! Чикаго! Не суйся туда без повода, — скажет особо заботливый.
Подмигни этому мил-человеку, Рустем, и включи песню Ивана Кучина. Кучин — плохому не научит.
«Ты не был в Чикаго? Ну и напрасно…»
Уфимцы до сих пор видят в Черниковке рассадник алкоголиков, наркоманов, тунеядцев и прочих агрессивно настроенных маргинальных личностей, горожане зрят в «Черниковке» корень «чернь», но никак не «черника».
Черниковка на карте — несмываемое чернильное пятно, хотя с тем, что получить по лицу можно и сидя за самым центральным столиком в кафе «Центр» на улице Центральная, вряд ли кто-то поспорит.
Ты долго блуждал по Черниковке, приставал с расспросами к местным, задирался, заигрывал, но все же благополучно вышел к стадиону «Нефтяник».
Слева, взмыв выше елей, торчат две ракеты — само собой, тебя магнитом тянет к этой изящной композиции.
А быть может, услышав предложение про «два минарета», ты, раскрасневшись и забыв сделать книксен, убежишь прочь.
Итак, ты пробежал по мосту не оглядываясь и оказался на остановке «Синтезспирт». Стоп! Вот оно — начало конца и конец начала: здесь обрывается главная улица Уфы, стержень города — проспект Октября.
Довольный собой, ты прыгнешь в автобус — ближайшие полчаса он будет наматывать на колеса распустившуюся улицу, от 184-го дома к первому. Смело ложись спать, Рустик: ты не пропустишь ничего такого, чем можно было бы удивить внуков. Холеные пятиэтажки по обе стороны с важным видом будут приветствовать тебя, но тебе это снится.
Тебе снится KFC и снится Макдональдс, снится «А-Кафе» и кинокомплекс «Искра», театры, рестораны, велосипедисты — тебе все это снится.
Водитель что-то горячо обсуждает с кондуктором, прежде чем разбудить тебя. Ты никогда не узнаешь, о чем они говорят. Может быть, они спорят, стоит отнять твой фотоаппарат и деньги здесь или сначала отвезти тебя в красивый башкирский лес. А может, решают, чем накормить такого несчастного оборванца.
Ты открываешь глаза — и они замолкают.
Высказавшись — изящно перескакивают на русский.
Поэтому, если в одном предложении ты услышишь свое имя и слова вроде «кутак баш», «батяк», «хайван», «мяжнюн», «дунгыз» — можешь доставать оружие.
Ты открываешь глаза — и они замолкают.
Иди туда, куда идут все, и обязательно встретишь его — Салавата Юлаева.
Народный герой, секс-символ города, он сидит на коне спиной к тебе. Ему нет до тебя дела, он смотрит в далекие дали и машет рукой гостям Уфы. Ты подходишь ближе, расталкивая свадебные церемонии, зевак, стариков и детей, смотришь на увесистый зад лошади. Ты поражен, ты ошарашен — оно и понятно, Рустик: перед тобой самая крупная конная статуя в Европе.
Если повезет найти в ближайших кустах колдыря в летах, он непременно расскажет тебе о коне Салавата Юлаева — мудром Толпаре, что парит в небесах, о подвигах героя земли башкирской, а чуть позже, когда вы станете друзьями, удивительную историю…
– Видел яйца у коня? Огроменные, да? Так ты думаешь, их в Ленинграде лили? Хер! В Ишимбае! И чего б ты думал — отлить одно дело, надо же еще их привезти в Уфу. И кто б ты думал?! Дед мой, Зинур, привез яйца в Уфу. За две ходки.
Ты смотришь вправо и влево: всюду огоньки, на здании мелькают слова «ӨФӨ», «УФА» и «UFA» — пышут неоном, как три головы дракона, как три звезды на бутылке.
Зинур умело разливает коньяк и выкладывает все, что ты хочешь знать об Уфе. О трех шурупах в названии, которые власть все никак не может закрутить как следует. Ты жадно тянешь прохладный воздух, дышишь в усласть, смотришь на девушек, сидящих напротив.
– Миляуша, — представляется самая красивая из них, и слова ее маятником, сонной лодкой скользят по твоей голове.
Вечером памятник эффектно подсвечен, скамейки усеяны парочками, фонтаны журчат о чем-то важном и из динамиков громыхает музыка, от которой ты пытался сбежать последние полгода, — в такой момент немудрено захандрить. В такой момент Уфа становится всеми остальными городами страны, теряя и без того невеликое очарование.
Уфа с пеной у рта доказывает, какая она крутая и взрослая, едва стоя на ногах, кичится, тычет пальцем в грудь, но на фоне своих друзей — условных Казани и Екатеринбурга — выглядит жалко: растрепанная, неухоженная, да и грудь едва можно разглядеть под футболкой.
Мэр города убьет нас всех, если мы напишем или произнесем вслух «мэр города», ибо он — сити-менеджер. Но мы попробуем:
«Мэр Уфы Ирек Ялалов одобрил идею создания в Уфе аллеи звезд»;
«Мэр города Ирек Ялалов оценил работу учителей на твердую пятерку»;
«Мэр города Ирек Ялалов обещал метро, крематорий, стадион, финансирование того и этого, новую концертную площадку (круче, чем в Екатеринбурге), минареты (выше, чем в Казани), многокилометровую набережную (длиннее, чем в Самаре)».
Ничего не происходит.
Там, где раньше кафе «Уныш» угощало гречкой и стопкой, теперь 246-е сверхсовременное отделение «Сбербанка», там, где раньше было кафе «Улыбка», теперь улыбаются кассиры Макдака.
Город, почти утвердивший для нового стадиона название Ufa Stadium, не может отделаться и от корней, не забывая тут и там вешать таблички с названиями на башкирском языке.
На стенах старенькой мечети «Ихлас» много лет было слева направо выведено: «Мечеть – Ихлас – Мәсет», но после ремонта «Мәсет» заняло главенствующую позицию. Так, буква за буквой башкирский алфавит отвоевывает свое.
К слову, если после тех посиделок с внуком Зинура наутро у тебя болит голова, то не проходи мимо вывески «Дарыухана». Это аптека. Точно так же, как «больница» построена на «боли», аптека обещает всем «хана». Но ничего — все живы.
Не проходи также мимо вывески «Азык тулек» — это продуктовый магазин.
Но ничего не происходит.
Я показываю тебе памятник голому мальчику с кураем.
– Все продай — купи курай, — выкладываю я традиционную уфимскую шутку, но ты не смеешься.
«Слева, в районе мечети “Ляля-Тюльпан”, в небе хлестали молнии, и когда они пролетали меж минаретов, казалось, что это Человек-паук спешит на помощь. Так казалось Айгуль…», — читаю я тебе классика уфимской литературы, тщетно пытаясь сдержать слезы.
Я показываю тебе разобранный ржавый трамплин, и мы едем на фуникулере вниз, к реке, но ты блюешь — то ли от страха, то ли от отвращения, то ли от скуки.
Я знакомлю тебя с башкирской кухней, но результат тот же, что и на фуникулере.
Я веду тебя в татарский театр «Нур» на спектакль «Не жена, а дьявол!» — стоит признать, ты неблагодарное существо.
Я показываю тебе Новоалександровку — маленький Сайлент-Хилл на окраине Уфы: заброшенные школа, детсад, магазины, — что тебе еще надо?
Ты приходишь в себя только перед телевизором, по которому идет «Чип и Дейл» на башкирском языке. Ты смеешься, мой друг, ты хохочешь.
Евгений Яковлев, Метрополь
Оригинал публикации
«Борон-борон заманда»
Раздел: Общество | Просмотры: 40302 | Комментарии: 19